Я видел, что ты спасала не книги. Ты спасала то, из-за чего все они хоть что-то стоят. Надежду на то, что придет завтра. Веру интеллекта в свое бессмертие. Это было так нелепо - роман с мировой библиотекой. И это было так страшно, бесчеловечно, поучительно и… справедливо.
Мне всегда казалось, что это просто, проще всего: знание - это сила. Интеллект - это достояние. Глупые всегда проигрывают, так как не умеют выбирать. Вселенная - большая библиотека, и, если ты знаешь ключ шифра, весь этот мир ляжет у твоих ног. Люди склоняют головы перед чужими мыслями, перед мощью разума или знаний: как бы дики и самодовольны они ни были, есть то, что мощнее и важнее их.
Чародей - это всегда книжник. Или чернокнижник. Так просто.
Это было легко - красота абстрактных формул, язык цифр со своим ритмом и рифмами, объёмы пространства, повторяющие тот библиотечный свод, что незримо парит над нами. Невесомая геометрия, нити Ариадны в лабиринтах чужих идей, лучи, идущие из глаз понимающего человека. Прозрачная и ясная кровь людей, превратившихся в каталоги. Ирреальные и смелые конструкции, которые конструирует разум, - он никогда не спит, он вечно возводит стены-ограничители и кровли, он распахивает окна, чтобы внутри и снаружи был свет.
Мне кажется, любовь подобного человека - это полёт среди стальных облаков и лазурных небес, полёт без приземления.
В юности я думал, что сердце и разум - это два разных этажа со сломанной лестницей. Либо - либо. Это было привлекательно: не затрагивая чувств, любоваться совершенством мысли. Я догадывался, конечно, что любая проявленная форма - локон девушки, трепетавший на ветру, рука, держащая смычок или секиру, поцелуй, тень высокой башни, мозаика цветного стекла, открытые улыбкой губы - всё это форма чьей-то мысли, и, сталкиваясь с этим, я вижу, осязаю и всеми чувствами поглощаю мысль.
Это было так банально. Девочка-заучка с книжкой на коленях и мальчик-боец, голос улицы, которому чуть-чуть не хватает манер. Идеальная пара.
Это подлинная история Ровены Рейвенкло, дамы с Единорогом, и Годрика Гриффиндора, рыцаря с мечом. Ты уже однажды рассказывала мне об этом. В детстве.
Ты была моим лучшим другом. С тобой было интересно: порой весело, порой страшно, порой невыносимо грустно. Я думал, наша дружба продлится долго, всю жизнь, которую ты тратила бы на старые книги, древние языки, ошибочные расчёты и парадоксальные афоризмы, - если бы не мои обстоятельства. Я так любил делиться ими с тобой! Ты никогда не вызывала моей зависти или ревности и никогда не переходила моей дороги. Как и твоя стихия - воздух - ты была прекрасным дополнением ко всему, что я делал, столь нужная мне рассудительность и столь гармоничная уверенность в лучшем.
Ты посмеивалась над собой и моими вопросами, где твои кавалеры. «Я рыцаря ждала в библиотеке, а он в библиотеку не зашёл». Тонко подмечено! Лето после выпуска.
- Ты встречаешься с кем-то?
- Ну конечно.
- И как? Это серьёзно?
- Слушай, он лучше всех. У него такая нежная кожа. Гладкая. Правда, он довольно тяжёлый, но мне больше нравится, когда он сверху. Никогда не забуду, как облила его вишнёвым соком, пришлось облизывать… Он так мило корчился…
- Ты про кого это говоришь???
- Ну, а то ты не знаешь. Про мой Волшебный англо-немецкий Словарь!
- Тьфу! Я думал, это наконец парень!
- Ну, это в будущем. Я не готова к измене. Вот почитаю ещё, подготовлюсь - и заведу ухажёра.
Конечно, смешно слышать о непременной измене в семнадцать лет. Нелепо верить в то, что книги не предают, а люди - постоянно. Наверное, ты просто ещё не любила. Или, может быть, тебя кто-то когда-то обманул.
Мне потребовалось тридцать лет, чтобы я понял, что моя жизнь без тебя не имеет смысла. Я хотел подарить тебе тот мир, который знал и в котором жил. Я чувствовал себя сиротой без твоего ясного взгляда и глубоких, захватывающих, неженских мыслей, которые ты изрекала так же просто, как дышишь. Я чувствовал… голод.
Когда я осознал, что задыхаюсь в чаде самолюбия, глупости, тщеты, мелочных проблем и бытовой злобы, - я пришёл к тебе. Помнишь? Я пришёл, чтобы сказать тебе самое важное за все эти годы: что я, кажется, тебя люблю.
Ты улыбнулась - и отказала мне на том основании, что всё это ерунда, старые тени, недокушеные локти. И ещё ты сказала: найди себе ровню.
… Знала бы ты, как я ненавидел твои дурацкие книги!!! Они лишили меня всего: твоего внимания, твоего взгляда, моего места в твоей жизни.
Я направил волшебную палочку в свой висок. Ты сказала: «Брось дурить, мы друзья. Так было тридцать лет, и это многого стоит». Нет, ты не презирала меня. Но я абсолютно точно понял, что если я сейчас умру, - ты не будешь безутешна.
Тогда я направил палочку на твой грёбаный книжный стол, на твои грёбаные полки, свитки и всю эту рухлядь, от которой веяло лишь смертью, которая заморозила твою душу. Я помню, как они вспыхнули.
Прости меня.
Конечно, ты выбрала их. Не меня.
… Знаешь, что самое ужасное? То, что сейчас я сижу и пишу книгу. Или не книгу - признание. Я ПИШУ, вместо того чтобы кричать или оправдываться, или вместо того чтобы убивать, побеждать, завоевывать, выбирать брачные кольца, покупать новую метлу. Или вместо того чтобы чинить каминные сети. Напиться было бы более логично.
Я пишу, чтобы понять: как могло случиться, что любовь - это не то, что ты говорила, не то, что я думал, не то, что пишут поэты, не то, на чём строят теоремы философы или моралисты, не то, не то, не то?
Как случилось, что я никогда не интересовался тем, что ты делала? Чего желала? Чем жила? Не применительно ко мне, а сама по себе?
Как случилось, что мой мужской рассудок, который всё так точно просчитал, оказался слепым и проиграл твоему - в сто раз более независимому и в сто раз более чистому? Как вышло, что ты оказалась права?
Как вышло, что я лгал себе тридцать лет и не замечал этого, любил тебя - и не мог признаться, не жил тобой, не погибал из-за тебя - и не замечал этого? Как вышло так, что книги не предали тебя, а я - предал?
«Я рыцаря ждала в библиотеке, а он в библиотеку не зашёл». Ха-ха-ха.
… Синдром Цирцеи. Порог библиотеки превращает рыцарей в свиней.
Видимо, это были твои последние слова. Я имею в виду, обращённые ко мне.
Я видел, что ты спасала не книги. Ты спасала то, из-за чего все они хоть что-то стоят: надежду на то, что придёт завтра. Веру интеллекта в своё бессмертие. Это было так нелепо - роман с мировой библиотекой. И это было так страшно, бесчеловечно, поучительно и… справедливо. Ты, конечно, давно прочитала в них каждый лист. Никогда ты не ощущала особой сладости обладания редкостью - твои книги были в разном состоянии. Ты никогда не гладила их переплёты. Поэтому я порой считал, что всё это несерьёзно.
Я никогда не забуду твоих глаз, смотрящих прямо в мою душу поверх горящей бумаги. Ты - ЗНАЛА. Ты совершенно точно знала, что любовь - это не то, что пишут в книгах или что говорят влюблённые. Любовь - это книга со многими уровнями смысла, со многими подтекстами и чарами, написанными на полях. Каждый любит так, как он умеет читать. И только то, о чём он способен читать постоянно. Вот и всё.
Тебе хватило ума выбрать по зову сердца.
Ты знала, что я должен написать это. Я был для тебя прочитанной книгой. Прости, что оказался тебе неинтересен.
Банальная история. Только совсем другая. Кому-то не хватило волшебства не завоёвывать чужую любовь, а просто стать её достойным. Играя или сцепив зубы, превратиться в книгу, которую можно перечитывать несколько раз.
Или мой предел - всегда - заметки на полях скучающего первогодки?
Почему я никогда не задавал себе эти вопросы прежде?
Весь мир - это не кладбище книг, это многоголосый хор вечно живых голосов настоящего и прошлого, каждый из которых может быть подхвачен будущим. Это самые мощные чары на свете. Они связывают человека и знак. Все люди - это тексты, и самые любимые из них всегда будут объектом страстей, преступлений, заботы, нежности, объектом вечного возврата, мерилом нашей собственной цены.
Последний лист всегда написан кровью. Ты знала это с самого начала, и не по прихоти Шляпы твоё царское имя начиналось с той же буквы, что и твой факультет. Ни то, ни другое ты не могла предать. Предательство - это продолжение невежества.
Прости, что я понял это только благодаря тебе.